химеры-хранители
вместо всех фанфиков мира,
с благодарностью за всё.


в двадцать не жизнь, а сплошные схемы: куча намёток и чертежей. вот ты плетешься домой со смены - вырастешь в Джеймса, пока что Джей. куртка, наушник с плохим контактом, рваные кеды, огонь в глазах - осень на два отбивает такты и залезает к тебе в рюкзак. кончилось лето - волшебный бисер, туго сплети, сбереги навек, память ступает проворной рысью, ждёт темноты в городской траве. вроде не то чтобы зол и загнан — нервые стальные, пока щадят...

но накрывает всегда внезапно — бомбой на скверах и площадях.

мы научились различным трюкам - так, что не снилось и циркачам. стерпим уход и врага и друга, небо попрём на своих плечах. если ты сильный, пока ты молод - что тебе горе и нищета?
только когда настигает холод - Бог упаси не иметь щита. это в кино всё легко и колко - помощь друзей, волшебство, гроза... здесь на окне ледяная корка, и у метели твои глаза. если бесцветно, темно и страшно, выход не виден и за версту...

...те, кто однажды вступил на стражу, будут стоять на своем посту.

***
старый трамвай тормозит со стоном, ярко искрятся во тьме рога. сумку хватай и беги из дома, кто будет вправе тебя ругать? мысли по ветру - легко и быстро, будто вовек не прибавят лет... значит, шли к чёрту своих Магистров, быстро садись и бери билет. небо - чужое, свои кумиры, кружит волшебной каймою стих... даже пусть где-то ты центр Мира - сможет ли это тебя спасти? в Ехо дела не бывают плохи, беды - нестрашные мотыльки. вот мне пятнадцать, и я в лоохи - кто еще помнит меня таким? гибель моя обитает в птице, жизнь обращается к нам на "вы" - эй, а не хочешь ли прокатиться вниз по мерцающим мостовым? орден за Орден, и брат за брата, только звенит в глубине струна - мысль о том, что пора обратно - и есть твоя Тёмная Сторона. мантию снять, и стянуть корону, скабой завесить дверной глазок; бросить монетку на дно Хурона, чтобы приснился еще разок.
в мире другом зацветает вереск, как не тасуй - наверху валет. где бы ты ни был, я здесь надеюсь, что ты умеешь вставать на след.

поезд летит, заедают дверцы, в Лондоне холодно в ноябре. если еще не разбито сердце, так ли уж важно, кто здесь храбрей? гул заголовков — "волна террора", "происки Лорда", "борьба за трон"...только какая судьба, авроры, если семнадцать, и ты влюблен? хитрость, мозги, доброта, отвага, страшно ли, мальчик? ничуть, ничуть...можно не быть с гриффиндорским флагом, чтобы сражаться плечом к плечу. старая песня, тебе не знать ли: дружба - и воин, и проводник; самого сильного из заклятий нет ни в одной из запретных книг. палочка, клетка, за плечи лямка, чуточку пороха брось в камин - глупо всю жизнь ждать письма из замка, нужно садиться писать самим. здесь не заклятья - скорей патроны, маггловский кодекс, извечный рок... где-то вдали стережёт Патронус зыбкие грани твоих миров. старые сны накрывают шалью, чьи-то глаза сберегут от пуль — я замышляю одну лишь шалость, карта, скорей, укажи мне путь.

раз уж пришёл - никуда не деться, строчки на стенах укажут путь. волчья тропа охраняет детство - значит, мы справимся как-нибудь. струйка из крана - заместо речки, зубы порою острей меча; ночь старых Сказок продлится вечно - или пока не решишь смолчать. кто выделяется - тот опасен, лучше не знать ни о чём лихом... но почему в надоевшем классе пахнет корою и влажным мхом? но почему всё сильнее знаки, руки - прозрачнее и светлей? странные песни поёт Табаки, древние травы бурлят в котле, пальцы Седого скользят небрежно, вяжет холщовый мешок тесьма... если сумеешь найти надежду, то соберёшь её в талисман. но почему всё сильнее знаки, ветер за окнами сер и тих; все коридоры ведут к Изнанке - хватит ли духа туда пойти? пусть нелегко и пусты пороги, истина, вообщем, совсем проста - здесь ты становишься тем в итоге, кем ты нашёл в себе силы стать.
строчки из книги - тоска, потеха, пусть тебе скажут, мол, что на том?...
Дом никогда не бросает тех, кто взял, и однажды поверил в Дом.

***
знаю, ты скажешь - «всего лишь книги», я не дурак, отдаю отчет. будут любимых родные лики, будет опорой в беде плечо. будет несметная сотня плюсов, что в своё время пришлёт судьба; полную цену своих иллюзий я отложил в кладовые лба. знаю, что скоро добью все цели, смело решится любой вопрос...

ну а пока - кружит домик Элли, трубку в дыму набивает Холмс. чай наливает, смеясь, Алиса, Хаку летит - за верстой верста, тихо шагают за дудкой крысы, робко подходит к звезде Тристан, Мортимер вслух оживляет строчки - эй, Сажерук, вот и твой черед!... Бильбо сбегает от эльфов в бочке, Герда бежит через колкий лёд. в детстве бежать при любой погоде с книжкой во двор - и пойди найди...
вот вспоминаешь, и так выходит - ты никогда не бывал один.


путь до окраин довольно долог; Джей задремал, опустив лицо.
войско выходит из книжных полок и окружает его кольцом.

Меня не вычислить невозможно, и я себя узнаю на раз: косая челка, напев дорожный, привычка маяться до утра, дурное чувство осколков чести, простая дружба, слепая страсть; я тот, кто злобно читать дальшетолкает крестик, я та, что не боится упасть. Я д’Артаньян на ужасной кляче, я Маргарита с пучком мимоз; мне, Майлзу, чуточку бы удачи, чтоб Роберт Джордан успел на мост; я – несомненный ответ для мира, на счастье добрым, на злость врагу; и если слышен рог Боромира, то жди, мой друг, я уже бегу.

Когда я снова закрою книгу, я думаю: хорошо же им – конец несчастьям, конец интригам, печаль развеялась, словно дым. Конечно, я там под каждой строчкой, у Блада точно мои глаза; увы, но правда известна точно: всю жизнь за книгой прожить нельзя. Хотя себя узнаю легко я, хотя гляжу с череды страниц – счастливых, пакостных, беспокойных! – не вечно могут шуршать они. Я умерла – но жую печенье, женилась... кто мне жениться даст?! В уютном вечере воскресенья не так печально на этот раз. Я знаю книги. Я знаю выход. Реальность просто перехитрить. Герои не прозябают тихо, они встают и идут к двери. Да, у бедра не сияет шпага. Да, у меня даже нет метлы. Но вот я делаю шаг за шагом и вижу, как небеса светлы.

И вот иду я себе по Риге, в шарфе и шапочке голубой, строкой громадной бессмертной книги, в которой медленно пишет Бог; иду, вдыхаю туман и дождик, ладони кутаю в рукава – и то, что здесь и смешно, и сложно, там, сверху, складывают в слова. И рядом тоже одни герои – спешат, смеются, сидят в кафе, летят абзацами ровным строем и дерзко пляшут в своей строфе, они себе же – идея, тема, аккорд финальный, сакральный смысл, и все несчастья бледны и немы, когда на сцену выходим мы. Мы дерзки, непобедимы точно – в страницах, писанных наяву.
Да, Бог когда-то поставит точку.
Подумает... и начнет главу.

(с) capsolo

В час поздний месяц был бедов,
А звезды – ярки.
Мне вновь приснился странный дом
В старинном парке.
Там не играет детвора,
читать дальшеТам мрак и холод.
Оберегая тяжесть врат,
Спят львы у входа.
Рассохся и скрипит паркет,
Темнеют люстры.
Там дни плывут, как по реке,
Вливаясь в устье.
Никто не смеет роз нарвать -
Грозят шипами.
И эхо вновь зовет на вальс
Подругу-память.
Там тонет ангел – бел, крылат –
В пруду утином.
Хранят былое зеркала
Под паутиной,
В остатки стекол вплетено
Свеченье радуг.
Там пахнет пылью и вином,
И виноградом.
Там целый мир лежит у ног,
И ноги – босы.
Всю ночь распахнуто окно
В иную осень.
Подводят ленты звездных троп
Итоги в сумме.

Там сторож был, старик Петро…
Наверно, умер…

12 сентября 2012 г.

Сказка про Ивана-дурака и Осень
«Послушай, Иванушка-дурачок,
Пусть Осень целуется горячо,
Но ты погоди –
За ней не ходи.
читать дальшеКто знает, что ждет впереди».

Не слушал сестрицу дурак-Иван.
Не верил разумным ее словам.
За рыжей красой
Бежит он босой,
Чтоб ей возвратить поясок.

«Но помни, Иванушка-дурачок,
Следом за Осенью – всадник с мечом.
В старинной броне
На красном коне
Он следует тенью за ней».

Не слушал сестрицу дурак-Иван.
Ведь Осенью кружится голова.
Он к ней подбежал,
Так сильно прижал,
Что в сердце зарделся пожар.

«Ну, что ты наделал, Иван-дурак?
Неужто торопишься умирать?» -
Смеялась краса,
И слезы в глазах
Блестели как тень в образах.

Шептал ей Иванушка-дурачок.
Мол, дураку, даже смерть нипочем.
«И пусть я не твой,
Но я за тобой
Отправлюсь и в холод и в зной».

Со взглядом уставшего палача.
Всадник, который все время молчал.
Вдруг вытащил меч,
Затем, чтоб отсечь
Иванову голову с плеч.

И толком не знают, чем канул день.
Какой-то безумец бродил как тень.
Но ходит молва,
Та битва была
Такой, что алела трава.

Вот Осень прошла, и исчез Иван.
Но где-то я слышал такие слова:
«В старинной броне
На красном коне
Он следует тенью за ней»

16.09.12

Редко тащук себе чужие стихи, но тут оочень зацепило.

Пишет  gipsylilya:

Персиянка
Моей прабабушке

_____________

Звени браслетами, танцовщица, звени браслетами,
пока весна твоя расцветает персидским летом -
тяжелобёдрым, медвяно-смуглым, истомно-знойным -
читать дальшепока усатый офицер твой глядит влюблённо,
пока готов он кидать под ноги тебе монеты -
звени браслетами, танцовщица, звени браслетами!

Ещё немало тебе подарит он ожерелий,
перстней и тканей за рот румяный, за взгляд газелий,
за гибкость пальцев в узорах чёрных, за нежность кожи -
но всё же больше за тяжесть бёдер и резвость ножек -
и ты поедешь с ним на войну, жены смиренней…
Там офицер твой тебя подарит, как ожерелье,

тебя, атласную, цвет персидский – цыгану в жёны.

Вертись, плясунья, пока глядит он ещё влюблённо.

URL записи

Ооо.
Засыпает листвой дорожки лапа рыжего октября. Папа где-то на океане, спорит с волнами - он моряк. Мама едет в Париж и дальше - на какой-то там моды дни; это значит, до воскресенья Люси с Люком живут одни.

Да, конечно, они двойняшки, но не так, чтобы спутать вдруг: чуть светлее девчонка Люси, чуть темнее мальчишка Люк. Брат веснушчат и чуть повыше, белый бант у сестры в косе...

Слышал? Страшных, чудных историй близнецы знают - больше всех.

В доме тихо до воскресенья, эй, свобода - она для нас! Двое суток до Хэллоуина, отчего б не начать - сейчас? Брендон с Бенни явились в гости, есть печенье и свежий кекс, для рассказов-страшилок всяких лучше место на чердаке. Зажигай осторожно свечи, разливаем томатный сок. Наступает читать дальшехолодный вечер, в холле слышится бой часов.

читать дальшеНачинает, конечно - Люси, продолжает, конечно - Люк: про огромных клопов в подвале, про болотных мохнатых злюк. Про священника, что не верил, будто время волков - луна, про глупышку Марию-Эллу, что включила Ночной Канал. Про кобылу, что ходит-бродит, гривой путая чужаков, про селенье забытой Кальи - и загадочен их закон. Слово тянет за строчкой строчку, пламя свечки трепещет в такт - про ступеньки прогнивших лестниц, про тетрадь, что всегда пуста. Про воткнувшийся в стену ножик, про дома под лихим дождем.

Где-то хлопнула дверь.
В прихожей?
Но ведь мы никого не ждем!

Да, теперь-то все знают точно: банда Гэри, убийц, воров, мастера дорогих отмычек... Что ж, поймали - закон суров. Все спокойно, газеты строчки, кадр: преступник, решетка, все.

Только - дети. Одни, и ночью.
Кто поможет им, кто спасет?

Все молчат. Брендон - с комом в горле, рот рукой зажимает Бен. И все громче шаги в прихожей, и не взглянешь в глаза судьбе. Из окошка? Этаж-то третий... Ждать, бояться? Но ведь найдут...

Вдруг - и шепотом - Люси с Люком сказку дальше свою ведут.

Знаешь, в детстве бояться - классно, взрослым так уже не понять. Помнишь: фосфорным глупым глазом в темноте ты дразнил меня? Помнишь: лагерь, палатка, спальник, и рассказы, и теплый плед? В детстве страхи - совсем не беды. В детстве это - как стать смелей. Знать: нельзя приглашать вампира, знать: осина, чеснок и кол. Знать, что Монстр-Подкровать не тронет, коль его не задеть рукой. Не гляди в зеркала ночами, не записывай жутких снов...

... детский страх прогоняет взрослый и встает за твоей спиной.

В общем, взрослому все иное: банки, воры, налог, кредит. Только то, что боялся в детстве, вечно дремлет в твоей груди. Не сумел приручить, запомнить, рассказать и узнать в лицо - что ж, надейся на карту "виза" и супружеское кольцо. Дети знают, как страх родился, наизусть затвердив слова. И, конечно, не всякий... только - кто-то может его позвать.

Вор идет по ступеням выше: кабинет и второй этаж. Вот щелчок, отключен фонарик, первозданная темнота. Кто шевелится между лестниц, тянет клешни к чужим ногам? Кто проходит по коридору, почему у него рога? Звон отмычки, видать, упала... почему уронил ее? Темнота разевает пасти, густо-черные кольца вьет. Под кроватью - глухие стоны. Звон - посуды? цепей? в шкафу. Это ножницы... или спицы... Нет - клыки, и длиною в фут! Что шуршит за твоей спиною? Что пророчит тебе беда?

Гэри парнем считался смелым. Но такого он не видал.

Дом стоит, когти вперив в землю, и по окнам смеется ночь; побросав и ключи, и сумки, каждый вор убегает прочь. Их поймают через неделю, скажут "чушь же они несут!". Вот закончена сказка Люси, замолкает, ей вторя, Люк.

Время прошлое, время - осень, на окошке свеча горит. Брендон нынче в семинарии, Бен - известнейший сценарист. Вы, наверно, о нем слыхали: "Ужас крови", "Зов тьмы", "Беги"...

Каждый год в октябре приходит - время помнить свои долги.

Каждый помнит их как умеет, детям велено - забывать. Кто-то ходит шоссе пустынным, и к ногам его льнет трава. Кто-то чует, как будто крылья раскрываются за хребтом, кто-то след узнает трехпалый под бузинным сухим кустом. Кто-то заперт в каморке тесной и глядит на пустой экран. Старый сэр у своей машинки пишет байки другим мирам. Как узнать их - довольно просто: если ночью на Хэллоуин твой приятель не пьет глинтвейна и уходит всегда один... Впрочем, ладно, какие споры, скоро полночь, взошла луна. По дороге купи консервов, пригодятся, быть может, нам.

Что? Зачем? Это очень просто: могут в гости прийти (а вдруг?) белый котик по кличке Люси, черный котик по кличке Люк.

(с) wolfox

Александр Микеров
Лучше тебе не знать из каких глубин
добывают энергию те, кто отчаянно нелюбим,
читать дальшекто всегда одинок словно Белый Бим
Черное ухо;
как челюскинец среди льдин -
на пределе слуха -
сквозь шумной толпы прибой
различить пытается хоть малейший сбой
в том как ровно, спокойно, глухо
бьется сердце в чужой груди.

Лучше тебе не знать из каких веществ
обретают счастье, когда тех существ,
чье тепло столь необходимо,
нету рядом; как даже за барной стойкой
одиночество неубиваемо настолько,
настолько цело и невредимо,
что совсем без разницы сколько
и что ты пьешь -
ни за что на свете вкуса не разберешь,
абсолютно все оказывается едино;
и не важно по какому пути пойдешь,
одиночество будет необходимо,
в смысле - никак его не обойдешь.

Лучше тебе не знать из каких ночей
выживают те, кто давно ничей;
как из тусклых звезд, скупо мерцающих над столицей,
выгребают тепло себе по крупицам,
чтоб хоть как-то дожить до утра;
лучше не знать как им порой не спится,
тем, кто умеет читать по лицам -
по любимым лицам! -
предстоящий прогноз утрат.
Тем, кто действительно будет рад,
если получится ошибиться.

Лучше тебе не знать тишины, говорить, не снижая тона,
лишь бы не слышать в толпе повсеместного стона:
чем я ему так нехороша?
чем я ей столь не угоден?
Громкость - самая забористая анаша,
лучшая из иллюзий, что ты свободен;
и ещё – научись беседовать о погоде,
способ всегда прокатывает, хоть и не нов,
чтоб любой разговор вести не спеша,
лишь бы не знать из каких притонов - самых безрадостных снов -
по утрам вытаскивается душа.

Лучше тебе не видеть всех этих затертых пленок,
поцарапанных фотографий -
потому что зрачок острее чем бритва;
лучше не знать механизм человеческих шестеренок,
у которых нарушен трафик,
у которых не жизнь, а сплошная битва -
и никто не метит попасть в ветераны:
потому что их не спасет ни одна молитва,
никакой доктор Хаус не вылечит эти раны.

Лучше тебе не знать ничего о них, кроме
факта, что те, кто всегда живут на изломе,
отлично владеют собой и не смотрятся лживо,
если хохочут, будто закадровым смехом в ситкоме;
что те, кто всегда веселы, и ярко сияют, и выглядят живо –
на деле
давно
пребывают
в коме.

***

Те, с которыми что молчать, что говорить,
достаешь сигарету, а зажигалка уже горит,
допиваешь, а уже протягивают, чтоб долить;
им не требуется объяснять ни что болит,
ни по кому болит;
и соврал бы, да что соврешь им, когда весь вид
мой красноречиво правду им говорит,
как они – обижаясь и злясь временами -
продолжают меня любить;
и я чувствую, как между нами
тянется, теплится, бесится, бьется,
натягивается до предела, но никогда не рвется
живая нить,
из всего, что имею – именно это стоит хранить.

Те, кто берут на слабо, а потом проверяют пульс;
при истерике бьют наотмашь по левой щеке;
к ним приходишь – расквашен весь, говоришь: «Боюсь!
существую, мол, при деспотичном ростовщике;
я ему по крупицам сдаю слова, но растет процент!
я готов замолчать, только что ему, если глух?!»
А они, улыбаясь: «Ну, давай, завершай концерт,
завершай подводить нам итог всех своих разрух»,
гладят нежно, и от их теплых рук
улыбка вспыхивает на лице.

Те, с которыми мне еще жить и жить:
напиваться ночами и прошлое ворошить,
и сидеть на кухне,
и словами отчаянно ворожить –
словно угли
их ворошить,
едва потухнет.

Быть счастливым их улыбками, постоянством,
и – когда-нибудь – сединой,
до которой черт-его-знает-сколько-еще-ночей;

те, которые при встрече не спрашивают: «ты чей?»,
просто констатируют:
«ты теперь со мной».

***

Расскажи, мой Господь, о тех, кто всегда на вторых ролях,
у кого ни почетных грамот, ни медных блях,
расскажи о тех, кто при любом раскладе – лишь при нолях.
Расскажи о тех, кто немощен и убог,
у кого постоянно в крови левый бок;
кто идет вперед -
но всегда остается за спинами лежебок;
где другие проходят легко, у этих – под ногами ломается лед.
Расскажи мне о тех, кому просто напросто не везет.

Расскажи о тех, кто играет шаги за сценой,
чье существование столь бесценно,
что и правда - за их души никто не дает гроша,
тех, кого ты встретишь в самом конце, но
все что у них есть сейчас – лишь одна душа,
да и та не сказать, чтоб особенно хороша,
расскажи мне о тех, у кого за этой душой ни шиша.

Расскажи – и я встану с колен, я вылезу из грязи,
перестану завидовать тем, у кого все на мази;
я на плечи закину свой непосильный груз,
на согбенную спину -
я смогу, я не побоюсь –
и полезу на уготованную вершину.

Просто поговори со мной, и, хотя я уставший трус, -
я того, что должно мне, не отрину.

Б. Пастернак, из стихов доктора Живаго

Я кончился, а ты жива.
И ветер, жалуясь и плача,
Раскачивает лес и дачу.
Не каждую сосну отдельно,
читать дальшеА полностью все дерева
Со всею далью беспредельной,
Как парусников кузова
На глади бухты корабельной.
И это не из удальства
Или из ярости бесцельной,
А чтоб в тоске найти слова
Тебе для песни колыбельной.

«Книжным детям, не знавшим битв», нам, искателям странных истин,
доставались клочки судьбы – золотые сухие листья.
Доставались – почти во сне, за минуту до пробужденья
– горы, вставшие чуть тесней, словно щит от ползучей тени,
башни легкие в облаках – город каменный, снежно-белый…

читать дальшеВ путь без шапки и без платка отправляться - простое дело!
Все, что ты в пути не сберег, возвратится к тебе сторицей...
В Ниггл-Пэриш пекут пирог, пахнет яблоком и корицей,
в Ниггл-Пэриш пушистый снег осыпается с веток яблонь,
на дорожках заносов нет – добежишь, не успев озябнуть.

...Здесь неспешную речь ведут под кряхтение старых вязов…
В Ниггл-Пэриш гостей не ждут – просто чашек всегда с запасом.
Книжным детям поверить в быль так легко, так немного надо!
На затрепанном томе – пыль, жизнь разобрана на цитаты.
Если б знали, какой пожар в тех стихах, что в конце конспекта!

Пряча нос в свой колючий шарф, ты бредешь по ночным проспектам,
а в лицо тебе – снег летит, перемешан с дождем колючим.
Разве носят звезду в горсти те, кого называют «глючник»?
Книжным детям знаком урок. Ты не ведаешь – просто веришь.
Будет много еще дорог, будет поезд на Ниггл-Пэриш.

Там конечно, не гаснет свет – о гостях там и не гадали,
просто слышишь – «А Элберет», тихий, ласковый звук рояля.
Будет долго очаг гореть, и часы не пробьют двенадцать.
Каждый путь – к Роковой горе.
Каждый путь – чтоб в конце смеяться.
(с) Ильтин

Баррикадная, Д.
Сложно оставить тебя воевать твои битвы. Всякий раз хочется встать на защиту. Но это твои баррикады, тебе на них биться читать дальше- ты замечаешь, и все обращается в прах. Я могу только после омыть твои руки, вытереть кровь или выпустить на свободу. "Быть на твоей стороне" - не значит "решать за тебя", и вот это - задача намного сложнее, чем взять интеграл.
В науке, которую я изучаю, количество смыслов во многие сотни богаче количества знаков. Но если вглядеться без страха, то можно увидеть простую и ясную логику, четкость картины. Но вот я смотрю на тебя, и здесь - здесь не может быть формул. Это твои баррикады, тебе на них биться. Напомни, когда я опять попытаюсь подставить ладонь.

Знаешь, в моей астрономии проще. Есть четкие знаки. Есть полнолуния, градусы, точки зенита. Можно взять циркуль и карту, и через минуту - станет понятно, куда был проложен мой курс.
Здесь - как на паруснике в непогоду в заливе. Вроде и пол под ногами, а вроде бы - бездна. Стоит взглянуть мимо курса - корабль виляет, сразу - пробоина в днище, спасайся, ныряй...
Впрочем, пожалуй, тебе и без этого трудно. Будто бы кто-то в твоей голове с погонялом, дергает - вправо, налево, на месте; если крутиться, то мне никогда не успеть. Это твой бой, я смотрю на него, как на море, бьющееся предо мной в пароксизме прибоя. Мне не унять эти волны, покой им не нужен, в этой Вселенной позором считается штиль.
Что ж, ничего. Я поставлю палатку. Пусть этот пляж и не лучшее место для жизни, воздух морской для здоровья мне очень полезен. Я подожду, ты не против, пока ты закончишь? Это твои баррикады, тебе на них биться. Ты, видно, ждёшь, что когда этот бой будет кончен, ты обернешься, но больше меня не увидишь - что ж, очень жаль, что я никуда не спешу.

Кроме того, если ночью у моря лечь на песке и смотреть прямо в звездное небо, можно почувствовать, как Вселенная дышит - вправо, налево, и вертится мирно на месте - а все эти звезды тихо и мирно звенят над моей головой.

заметки на полях шляпки
I.

Сколько же спето и пройдено - без подсказки -
Соло для флейты, ветра звенящий гимн...
Осень
стоит у порога, сгущает краски.
Это ли было - мною, тобой, другим?
читать дальше
Все истончается - лица, страницы, птицы,
Не остается снов для душевных смут.
Лето уходит,
И время не повторится.
Год повернул свое колесо во тьму.

II.

... И кровь дождей течет по водостоку,
И солнце снова плавится в пыли.
Не говорю, что прошлое жестоко,
Не говорю, что корабли ушли,
Не говорю, как говорила прежде,
Не говорю, что нет иных путей...
Не говорю. Стою на побережье,
Смотрю, как тень выходит в полутень.

Смотрю, как время переходит в пенье,
Как слово возрождается в плюще...
Забавно - исчерпать предел терпенья
И выйти по ту сторону вещей,
В изнанку резерваций, трансформаций,
Не взвешивая: "нужно" или "зря",
И улыбаться. Просто улыбаться,
Ни слова никому не говоря.

Вот - острова-во-времени-без-боли,
Движенье-не-вперед-и-не-назад,
И воздух в зеркалах, и сны прибоя -
Все то, что можно знать-не-рассказать,
Все то, что можно спеть-и-не-услышать -
Лишь прикоснуться, лишь остаться, лишь...
Становишься другим. И только - "Тише",
Всему, что окружает - повелишь.

Прозрачней - свет. Истаивает лето
Под сказки леса, ветра и дождя.
Проходят ночи и скользят рассветы
Околицей, в дома не заходя.
И оперенье чайки белокрылой
Мелькнет, как звездный отблеск на воде.
И небо - колесо. И все, что было -
Навеки - здесь-уже-неважно-где.

17.08.2012

День шедевров, чо.
Пишет  Flavia:

Север и Юг
Шаг, снова шаг. И каждый из них - подарок,
Ты же танцуешь жизнь с ветерком попутным.
Не упрекай меня, что мой блеск неярок,
читать дальшеЧто улыбаться мне с непривычки трудно.
Солнце тебя, смеясь, целовало в губы,
Чтобы на них дыханьем рождались песни.
Мне же тепла отмерено было скупо:
Выжить, глотнуть весны и опять воскреснуть.
Ты не привык беречь, приручив удачу,
Ты рассыпаешь искры беспечно-щедро.
Я огонек ослабший в ладонях прячу,
Силясь укрыть от стужи и злого ветра.
Дерзок твой танец. И целого мира мало
Там, где звенят гитары, клинки и нервы.
Я же брожу с опаской по древним скалам:
В наших снегах уж лучше живым, чем первым.
Манит, входя без спросу, цветная небыль,
Дразнит со смехом, но не найти дороги.
Вряд ли ты помнишь, взглядом теряясь в небе:
Пламя мое в подземном живет чертоге.
Там, неприметно, крепнет оно и дышит,
Ищет исхода, ждет рокового срока.
Змеем плененным вздыхает в глубинах - слышишь?
В жилах земли пылают его потоки.
Пламя мое однажды порвет оковы,
Вырвется прочь, хлестнет раскаленным градом.
Так не зови ни делом его, ни словом,
Не разбуди.
Не тревожь его зря.
Не надо.

Пишет  Графит:

Зачем ты здесь? Здесь вечное вчера,
Тоска болота.
Здесь комья туч закручены с утра
Небоворотом.
Здесь глохнет связь. Здесь радио хрипит.
читать дальшеМолчат радары.
Здесь все считают смерть у нас внутри
Бесценным даром.
Здесь растянули предрассветный час
И сжали полдень.
Ночь подступает к каждому из нас
Кошмаров полной.
Зачем ты здесь? Зачем твоя свирель
Звенит в тумане?
Мои звезда и смерть, огонь, апрель
В твоих карманах.
Не для таких детей весны, как ты,
Стоять над бездной.
Не пой и не играй до хрипоты -
Все бесполезно,
Дай нам дожить, как выйдет. По прямой
До небосвода...
И только краткий миг постой со мной
Перед уходом.

Не сумеешь сдаться - остановись, я тону в предательстве и любви. Сколько нас таких, молодых на вид, а внутри прогорклых? Предлагаю смыться, сбежать, уйти, напевая тихо чужой мотив - читать дальшенаши песни лучше звучат в груди, умирая в горле.
Ладно, я предатель, а ты герой, пусть солгут сегодня твои таро, все равно в остатке у нас зеро или даже меньше. Ладно, ты святоша, а я бандит, мне вся эта сладость уже претит. Как почувствуешь, что готов простить - уходи, не мешкай.
Как решишься снова себе солгать, расскажи, как Бог нас оберегал, мы привыкли драться и убегать, а не жить, как люди. Но одно я знаю наверняка: без тебя остаться уже никак. Обещай не верить моим рукам - хорошо, не буду.
Ты - горчайшая из моих побед, я тону в предательстве и тебе, но в последний вечер наш, хоть убей, о любви ни слова. Нас уже застукали, засекли. Что там впереди - только чистый лист. Пусть другие, милый, давно сдались, мы сыграем снова.
Мы же, как последние дураки, будем прятать ранки и синяки. Наши души мелки, в руках мелки, остальное - в домну. А над нами сонная синева, я тону в предательстве и словах, каждый божий день попадаю в ад, выходя из дома.
Наши души мелки, слова просты, надо строить стены и жечь мосты, различать оттенки у темноты, помнить: время лечит. Что ж, я все сказал, теперь выбирай: расставаться, прятаться, умирать. Приходи к полудню к воротам в рай - я тебя там встречу.

Монолог Царевны-Лягушки


Бывает, споры ведут по теме настолько острой, что аж искрит. В метро привычная полутемень вдруг станет мраком подземных крипт. Здесь прячут гномы такие цацки, что вмиг ослепнуть любой сове. И я согласна коня и царство, лишь дали б дельный взамен совет.
читать дальшеГадать на милого – на смех курам, судьбу не выйдет узнать из карт. Я в лягушачью влезаю шкуру и начинаю тебя искать. Меня назначить женой бы Лоту – не дернусь, в спину пускай трассир…
Москва раскисла таким болотом: в сто раз отвратней иных трясин.

Сижу на кочке, все чин по чину. Надменность в позе, на грязь – плевать. Гляжу: вон, чешет. Хорош, детина. И даже бейджик при нем: «Иван». Настроить мир бы слегка порезче: добавить солнце, уменьшить дождь… Я первой квакну ему навстречу:
- Здорово, Ваня. Куда бредешь? Не надо, милый, глазами лупать. Я многим принцам шла на ура. Видала умных, видала – глупых, но вот впервые - совсем дурак. Теперь нет смысла стенать: доколе! Нагнись пониже, убавив спесь. Кто я? Невеста твоя, соколик. Да уж такая, какая есть.
Покрепче были во время оно царевы дети… Родной, релакс. Вот золотая на мне корона, а это, видишь, твоя стрела. Сам виноватый – получше целься. Учти, здесь сказка, волшебный жанр. Пусть ты царевич, а я – принцесса. Среди зеленых болотных жаб почти профессор. Быть может статься - одни достоинства во плоти. Ведь мне знакомы Плутарх и Тацит, читаю греческий и латынь. Я знаю, в Берне зачем коллайдер и сколько в небе Нептуна лун…
Сперва поспорим, потом - поладим. Что как коряга стоишь? Целуй! Ага, лягушка, да ну и ладно - так получилось, уж ты не плачь. А то, что лапки мои прохладны, оно неважно, душа – тепла. Да фу-ты ну-ты, застыл пижоном. Давай поближе – ужели глух? Ты глянь, у братьев какие жены – ничуть не лучше любых лягух.
А мне в избытке хватает пыла, извилин много в моем мозгу… Что не красотка… Я б утопилась, но, к сожалению, не могу, хоть здесь нетрудно найти каверну да и не будет никто скорбеть. Женись, не бойся. Я буду верной. Я буду даже варить обед.
Как так сменяю на самобранку? Куда собрался, умерь-ка прыть. Захочешь, просто посадишь в банку – хоть будет с кем-то поговорить. Хватай, не мешкай, ведь счастье - даром, удача в руки идет - не врет. Мы вместе, словно когда-то Дарвин, свершим в науках переворот. Вдруг, независимо от конфессий, я исцеляю любую хворь? Про нас с тобою напишут в прессе. Ты ищешь славы – найдешь с лихвой.

Но в час, когда завершатся циклы, истает время твоих сиест, и подвизаться бродячим цирком тебе до одури надоест. Зима ошпарит морозом скулы, куранты снова сыграют гимн… Я потихонечку сброшу шкуру…
Ты, если хочешь, ее сожги.

29 июля 2012 г.

Хоть во ржи над пропастью, хоть во лжи
Время не ползёт уже, а бежит,
Как бы ни старались мы всё прожить,
Ничего, конечно же, не успеем.

читать дальшеЧто ж, расставим точки над "i" и "j",
Но об этом знает любой койот:
Так никто о вечности не споёт,
Как мне ночь вчера, умирая, пела.

Forte
Не хватает тебя внутривенно и внутримышечно.
Как тебе без меня не ревнуется? Как не пишется?
Между нами знак forte, милая, слушай пальцами.
Как же тебе с абсолютным чутьем не мечтается?
читать дальше
Piano, милая, piano. Так вышло – огонь не лечится.
Он слезами не тушится, хватит, милая, нечего!
Доминанта – вспышка, безвременье, наваждение…
Думай нотами и сжигай в себе, к черту, гения!

Здесь на терцию ниже, так чувственней. Очень вкрадчиво.
Это лучше чем секс, чем любовь… Ну, давай же, начали.
Звонче, милая, звонче! Чаще долби по клавишам.
Двигай нервами ровно в такт, ты отлично справишься.

Между мыслями яд. Пренебречь этикетом хлопотно.
Зал стоит, ждет на «бис». Зритель плачет, ликует, хлопает.
Поцелуи – legato, нежность по позвоночнику.
И какой-то мажор с диагнозом полуночника

Шепчет что-то, фальшивит, торопится и сбивается.
Да, так часто бывает, только не часто сбывается.
Все себе забирай – это только твои овации.
Только, милая, слышишь, не надо, чтоб в душу пальцами.

Боже, я хочу чтобы это кто-нибудь спел!
милорды, что творится на земле - чудные вещи, право же, чудные. дотрюхать, дотянуть нам до весны бы, не зная смут и смены королей. а то опять в седле трястись по милям, вопить, кинжалом клясться на крови. в деревне, говорят, видали змия - летал по небу, требовал девиц. зачем, скажите, гаду те девицы?читать дальше коль жрать - матроны всяко понежней. бродяги, тунеядцы и провидцы предсказывают ночь белее дней. комету слуги видели вчера... поехали к барону в Ля-Рошали? по слухам, что тут мечутся с утра, барон родил мальчишку из бедра; но разве это выпить помешает?

милорды, что творится на земле? тут, верно, не захочешь - надерешься. вот тянется к реке коровий след, и семь коров тучны, а восемь - тощи. на поле сушь и тучи саранчи, но, впрочем, это было каждым летом, и у гадалок хмурятся валеты, и мошки вьются в пламени свечи. в церквушке, что за речкой у плетня, святой Георгий, повернув коня, тому две ночи взял, ушел с иконы. его-то, впрочем, можно и понять, чего смотреть на этих пустозвонов? конец-то света, видно, недалек, а может, и далек, но люди брешут: Грааль, святой поход, несжатый лен, монета десять раз упала решкой. кричать опять трактирщику "налей"? нет, лучше выйду, лошадь заседлаю, отправлюсь в путь, была ли, не была ли... милорды, что творится на земле?

за годом год, за веком - век и десять, мир вечно юн и вечно на краю. и чьи-то карты биты, чьи-то бьют, и за столом еще изрядно места. крик ястребиный, роза золотая, и отблесками танец по ножу. других держать - затея непростая, повторный крик - и птица улетает, не бойся, я сумею, удержу. за годом год, за февралем весна, рассвет назавтра будет алый, ранний. мир держится, пока мы держим нас, пока звенит последняя струна, пока еще шатается на грани.

пока - стоим, и в выси вьется кречет, крылатый крест в узорной синеве. пусть "преданный" на нашем-то наречьи одновременно значит вещи две; пусть грязь, от ливней развезло дорогу, держи, держись, хоть из последних сил: не лги друзьям, ученикам и Богу, раз взялся - то бери и донеси. не забывай в пылу, что ты живой, не подгоняй коня напрасно плетью. пусть мир на грани - миру не впервой, какое нынче там тысячелетье?

дай руку - я сумею, удержу. хоть за двоих... но, впрочем, так нечестно. вот скачет мимо запыленный вестник, пока не к нам - мерси, тужур, бонжур. всего два шага, дальше сможешь сам, светает - станет видно чуть получше. там будут горы, лисы и леса, копье, единорог и небеса, рябинный сок и зреющие груши.

покуда люди держат, мир стоит; покуда друг вытягивает друга - не лопнет, разлохматившись, подпруга, и каждый шрам хоть криво, но зашит. еще остались и вино, и хлеб, который даже не поели мыши.... какая, право, разница, дружище, что там еще творится на земле?

(с) wolfox

Всегда безопасней любить того, кто не скажет: ''А я тебя нет'' -
Кумира, почившего в бозе давно, портрет или автопортрет.
Страницы, написанные про других, про тех, кто не ведает сна,
Всегда безопасней влюбляться в чужих, оправдываясь: весна.
читать дальше
Ещё можно всем говорить, будто ты совсем не умеешь любить.
Просить, чтоб тебе не дарили цветы, чтоб сердце не смели дарить!..
Настаивать: я приношу только боль, молить: не влюбляйся в меня;
Пошла она к дьяволу, ваша любовь, бежать её, будто огня...

А некоторым удаётся вообще для высшего сердце хранить,
Отмазываться от любовных клише, себе запрещая любить.
Живых человеков - как можно, вы что, ведь это же страшно и стыд!
И гнаться, как проклятый пень, за мечтой; и душу упрятать в гранит.

Каких только истин себе ни найдут все те, кто боится любви.
Соломки подстелят и там, и тут - чтоб не приходилось ловить.
И прячутся в панцири - не откопать, и вешают в двери замок...
Все те, кто так сильно боится упасть, что даже качнуться не смог.

И нет у меня ни меча, ни щита, ни даже ключа от замка.
Пожалуй, есть нежность и есть доброта, протянутая, как рука.
Я не умею скрывать своих чувств и я не боюсь любить.
И это смешное, простое ''люблю'' - ну как его остановить.

Я получаю шрапнелью в бок и в сердце здоровый кол,
Случайный в живот, контрольный в висок, и ''ты зачем пришёл?''
Но только меня невозможно убить, я с каждой пулей сильней...
Прости. Но тем мне ценнее ты, чем дольше я слышу ''нет''.

Жизнь - это комедия для тех, кто думает, и трагедия для тех, кто чувствует.

Хорас Уолпол, 4-й граф Орфорд (1717—1797)