Это книги о вечной борьбе. Борьбе мира за жизнь, борьбе людей за жизнь. Книга Небытия, Бледные Господа, или Бездна голодных глаз – все это формы не-сущего, мечтающего воплотиться, жить. «То, чего не может быть, не должно быть, но что очень хочет — быть». Ад, мечтающий обрести хотя бы заемную волю к жизни (хотя сама эта мечта разве не признак наличия воли к жизни, а, авторы?); бездна невоплощенных сущностей, рвущаяся на волю; вещи, у которых формируется то ли сознание, то ли душа; книга, загоняющая людей в рамки знаков, с мгновенным кармическим воздаянием за все Поступки (и как обесценивается при этом Поступок, если он – это даже неверно закинутое в суп число морковок!).
И среди всего этого – люди. Люди самые обыкновенные, и люди ищущие, беспокойные, ошибающиеся.

В общем-то Олди не пишут ни о чем необыкновенном, так…. «Немного мистики, немного театра и очень много банальности». Но об этой банальности пишут они совсем не банально, пишут так, что не отрываешься, что текст проникает в кровь и в душу, и не отпускает, держит, выматывает, открывает мир под другими углами.

***
Я иду с работы домой через овраг. Темно. Небо мрачно, небо больно световым загрязнением города. Тишина. Я поднимаюсь до середины лестницы. Останавливаюсь. В темном провале - вместо золотящихся днем берез и осин – бездна, в которую страшно упасть, которая наступает на светящиеся где-то вдалеке окна домов. А если перейти на другой склон оврага – как на другой берег реки – окажешься в другом мире, где все почти как у нас, или может – всё не так как у нас.

Мотнуть головой – и вот это уже просто уютный овраг, в котором летом можно поставить палатку и отгородиться ей от большой части вечно голодной, засасывающей бездны города, а на обоих его склонах одинаковые дома, с одинаковыми людьми и жизнью.

Улыбнуться иронично, отгоняя призраки любых бездн. А что, если сделать шаг в сторону одной из них?

Я иду домой. перила лестницы под моей рукой одновременно гладкие и шершавые...

***
Дерутся герои мечами, секирами, сражаются словами, стреляют друг в друга из луков и автоматов, борются с врагом во вне и со злом внутри себя, побеждают смерть. И вот главное: жизнь. Жизнь, которая «зубами рвет призрак смерти», жизнь – жаркая, яростная, страстная! Жизнь, которую живешь, а не проживаешь!
А ведь может быть и не так… Может быть «протухшее море» жизни. Что выберешь? Что?
И кто ты сам, человек? На что ты годен? Что (кто) есть твоя душа? На что способен ты? И стоит ли вообще давать тебе жизнь? И сводится все (или не все, но многое) – к простому: можешь ли ты отдавать или способен только брать? Можешь ли ты созидать?

Чем страшна Бездна, варки, или разжиревшие предстоятели в доме-на-перекрестке? Они только берут.
А ты?
Душе «выход нужен. Вкладывать ее, голубушку, надо — в слово, в дело, в других человеков… Она туда-сюда побегает и здоровее будет. Правда, тело тогда быстрее изнашивается, есть, видимо, закономерность… Но уж после смерти такая сущность» не пополнит собой Бездну голодных глаз.
Авторы, авторы… Вы знаете, я помню: «не позволяй душе лениться» - вот только от тех стихов корежит душу, вбиваются они гвоздями в сознание, дурным приказом, от которого бежать хочется. «Не позволяй», «гони», «тащи» - насилие, сплошное насилие над душой. Жалко ее становится и сбежать хочется от этой давящей чеканки слов.
А вы по другому: вкладывай душу! Вкладывай! Да, это может быть и яростно, и больно, и страшно, и через себя переступать при этом, поднимать за шкирку, рычать: «соберись, тряпка!», но это может быть и по-другому. Ласково, нежно, с любовью! Распахиваясь на встречу миру, раскидывая руки, раскрывая душу, обнимая ею этот странный мир в котором нам выпало жить в этот раз.

***
«Когда мир станет обыденным, и реальность бога уйдет из каждого дерева и грозовой тучи, тогда умрут мифы и придет время низких потолков, пустых сердец и рассудительных взглядов» - вам не кажется, что мы уже пришли к этому? И если да, то не кажется ли вам, что за этим временем пустоты и рассудительности, должно прийти время новых мифов, новых богов и веры? Или возрождение старых – в новых ипостасях, обновленных богов и осовремененных мифов? И «офисный планктон», сбегающий в Индию, Вьетнам, или в тайгу - может он создаст их?

И кстати – как вам работа в офисе? Работа, не созидающая ничего… Как? Мне вот от нее – пусто. И я бросаюсь дома за спицы или за вышивку, потому что в итоге я получаю материальное, существующее доказательство плодов рук моих, души и ума моих. Это дело, в которое я могу вложить душу. И опосредованно – вложить ее в людей, которым подарю потом то, что сделано с душой. А у вас как?

Но это так, лирическое отступление, я вообще-то о мире. Мрачный он мир этот, но это в порядке вещей. И страшный, но тоже ничего необычного, «что ни век, то век железный». Но еще он скучный и обыденный. Мир без сказок нашего времени, или сказок старых, древних. Страшных или веселых, но от которых – дрожь в теле и дыхание перехватывает, и душа трепещет. Сказки, пробуждающие чувства, возносящие их на высоту птичьего полета.

«Боги, вера… Нет, это не костыль, на который мы опираемся, чтобы не упасть в пропасть зверя — это ключ, образ, помогающий собрать росу чувств человеческих в НАШ кубок — собрать и затем вернуть волшебной сказкой… Злость, свирепость — это все так, ерунда, пыль, но когда за ними встает Бог — мы говорим: «Ярость». Влечение, похоть — грязь, пот и сопение, но когда Богиня взмахивает своим плащом, мы падаем на колени и шепчем: «Страсть»… Опаска, боязнь — одна улыбка Ахайри, Матери-Ночи — и они превращаются в «Ужас». Бог встает над мертвецом, которого скоро сожрут черви — и живые пишут слово «Смерть» с большой буквы. И непонятное знание в руке божества оборачивается Тайной…»

И да, с одной стороны герои с избытком силушки молодецкой - это война и смерть. Крестовые походы, великие джихады и прочее, прочее, прочее. Но с другой стороны, как не согласиться с Олди: «кровь и слезы останутся в любом случае, а оборотень ничуть не ужаснее сытого лавочника, и ярость воина порождает не больше горя, чем обыденное зверство толпы… Уж лучше великие битвы, о которых потом сложат песни, чем пьяная поножовщина и скабрезные анекдоты в кабаках — потому что в первом случае остаются хотя бы песни, и глаза мальчишек горят шалым огнем, не замечая грязи на заплеванном полу… а плевать на пол будут так или иначе».

Грандиозные битвы не искоренят обыденную поножовщину, те же воины, что вчера героями-победителями вернулись из битвы, сегодня вполне себе будут буянить в кабаках. Но песни и сказки – будут. И может быть это действительно самое важное для души – то, что не дает ей скатиться в вечный сон, пробудив внутри человека – вместо души - бездну.

***
А слова сказок Олди ярятся битвами, вихрятся стихами-стихиями, взметаются пылью дорог, стелятся туманами, звучат гитарами, леями, негромкими строчками песен, взрываются заклятиями, рассыпаются восточными иносказаниями, встают перед глазами сценами пьесы, плывут плачами-заговорами… Завораживают. Очаровывают. Пугают. Возникают и задерживаются, не уходят, живут перед внутренним взором. Думала-думала, какой тут показать… Решила – пусть будет первый оцарапавший, яркий: «солнце изранило все тело о ветки деревьев и обрызгало кровью заката ледники вершин». Красиво. И жестко. И в тексте – к месту.

****
Уже не первый раз смотрю на содержание и пытаюсь решить, что из цикла понравилось больше всего (того, что меньше всего – точно нет).

Может, «Дорога» с ее совершенно безумным апокалипсисом, фееричным Атмосферным Черепом, отверженными бесами, и таким ярким и зримым «смертию смерть поправ»…

А может «Войти в образ», одна из глав которого заканчивается первыми строками любимого пастернаковского «Гамлета», роман, в котором переламывается судьба бесславно умирающего (умиравшего?) мира...

Или «Восставшие из рая», вставшие перед сложным выбором: что делать? Ведь «герой, убивающий сопротивляющегося дракона — герой. Но когда он убивает дракона, безропотно подставляющего шею под удар — он мясник». Вот и решай: убить поганую тварь, спасти мир и нести потом на себе до конца дней своих чувство собственной паскудности, или… или неподнять меч свой – и что тогда придется нести?...

Или какая-то из других – отдельно не названных книг? И монетку тут не кинешь... Нет, не выберу. Есть отдельные места в книгах – самые близкие, но нет наиболее близкой книги.

Зато есть головоломная задача: расставить содержание книг по полочкам, по порядку – но и тут я похоже сдалась. Нет, это не каша сцен и времен как у некоторых авторов. Затрудняюсь подобрать эпитет к той карусели времен, миров и событий, которую закрутили Олди, но чувство, что это правильно и хорошо не покидает меня. И пусть я никогда не пойму, кто такой Сарт изначально, как именно он попал в водоворот всевременных событий, главное, что в моей личной Вселенной теперь он есть. И не только он, но и другие – подталкивающие этот мир, охраняющие его, меняющие его дороги.

И пусть смех богов не весел для смертных, но без него не будет ни веселья настоящего, ни горя искреннего, а вот это уже совсем плохо.

Ведь очень важно, чтобы мы не обеднели на свои внутренние миры и судьбы, чтобы не исчезло вот такое: «иному тощенькому горожанину сквозь очки в глаза заглянешь — если уметь смотреть, конечно — а там флаги на ветру бьются, герольды трубят, и он сам стоит в золоченных доспехах, и рука на копье не дрожит… Или сидит пожилая библиотекарша за письменным столом, а под ресницами у нее — скалы Брокена, Вальпургиева ночь, и копыто Большого Рогача, к которому она припадает, пьяна от страсти!» Чтобы всегда было что видеть и чтобы не разучиться видеть это.