Я девушка здравомыслящая. Немножко психованная, но здравомыслящая.
vedm, будучи у меня в гостях, улучала время и уединялась с великолепной книжкой, которую я теперь тоже хочу, ибо зачитанные из нее отрывки приводили меня в состояние неописуемого восторга. Книга сия А.С. Крюкова называется "Пушкин выпил со старушкой". Она столь прекрасна, что я не буду коряво восхищаться ею, а просто процитирую то, что пишет о ней Самуил Лурье:
"Это называется — однокорытники. Жизнь тому назад мы с автором этого труда одновременно посещали некое заведение имени Жданова. Где советская филология обнажала перед нами свои изъязвленные сосцы. Ему рассказывали про аорист и герундив, мне — не помню про что. Теперь он профессор в Воронеже, а я по-прежнему рецензент в “Звезде”. Он всю дорогу, стало быть, сеет, пустынный, разумное, ну а я — веселый жнец и на дуде игрец.
Но и профессуре человеческое не чуждо, и А. С. Крюков, особенно когда был помоложе, иной раз позволял себе встряхнуться — поохотиться на дураков. Безжалостно и нескромно подстерегая момент, когда дураки особенно беззащитны, — момент вдохновения. Только дурак раскурлыкается во все горло — тут А. С. и набросит на него иронический силок.
Вот как это выглядит.
Дурак:
Я люблю в твое лицо глядеть досель,
Вот возьми попробуй эту карамель.
А. С. Крюков: “После употребления карамели можно винцо попить и потихоньку начинать вить веревки, затем играючи гнуть подковы, не нанося при этом телесных повреждений друг другу. Еще проще зевнуть
и вздремнуть лет эдак на тысячу...”
Другой дурак:
Я любовь твою поставил на болты
Да вдобавок их законтрагаил...
А. С. Крюков: “Можно прибегнуть к холодной или горячей сварке, ежели болты и шплинты не удержат любови”.
Ну и так далее. Дурак курлы-курлы, а умный кхе-кхе и ну-ну. А уж если вдруг попадется самка дурака
(и взвоет: “Он женщину, сгорая от любви, ухватит за лохматые подмышки”) — просто помолчит укоризненно: вежливый же; пошутить как надо бы — не позволяет Заратустра.
Это можно еще представить себе так: сутулый очкарик на берегу моря Пошлости во время прилива. От советской любовной лирики спасения нет. Сам Писарев утонул бы вторично.
А впрочем, поэзия ведь и должна быть глуповата, не правда ли? Он ей (повелительно): Грудь под поцелуи, как под рукомойник! Она ему (приветливо): Льни на лыжах! Льни — льняной!
В общем, это сборник ученых таких фельетонов: в первом разделе — что дураки пописывают; во втором — как они издают и комментируют классику. Второй раздел, конечно, лучше. Солидней. Тут и герундив наконец-то пригодился:
“Хорошо известное выражение Горация fuga temporum (буквально - бег времен), давшее название последней ахматовской книге, в примечаниях превратилось в fura temporium, что является полной бессмыслицей. Кроме того, авторы уверяют, будто выражение это находится в третьем томе сочинений Горация. Они, вероятно,
и не подозревают, что римский поэт, живший в I веке до нашей эры, никогда не выпускал собрания своих сочинений. У Ахматовой, как и у Пушкина, речь идет о знаменитой 30-й оде, известной под названием „Памятник“ из третьей книги од Горация”.
Браво, профессор! Так им и надо!
А вам, читатель, признаюсь: данная рецензия публикуется на правах коррупции. Просто захотелось послать старому товарищу — через всю жизнь и пол-России — привет".
И не удержусь, приведу великолепное творение, кое стало мне известно благодаря Крюкову и его "Пушкину...":
«Живу в обшарпанной квартире.
Ни денег нет, ни славы нет,
Зато, быть, может, в целом мире
Лишь я - единственный поэт».
Борис Куликов
Вот честно: под первыми двумя строчками могу подписаться, а хотелось бы - и под двумя остальными. И чтобы с чистой совестью.
"Это называется — однокорытники. Жизнь тому назад мы с автором этого труда одновременно посещали некое заведение имени Жданова. Где советская филология обнажала перед нами свои изъязвленные сосцы. Ему рассказывали про аорист и герундив, мне — не помню про что. Теперь он профессор в Воронеже, а я по-прежнему рецензент в “Звезде”. Он всю дорогу, стало быть, сеет, пустынный, разумное, ну а я — веселый жнец и на дуде игрец.
Но и профессуре человеческое не чуждо, и А. С. Крюков, особенно когда был помоложе, иной раз позволял себе встряхнуться — поохотиться на дураков. Безжалостно и нескромно подстерегая момент, когда дураки особенно беззащитны, — момент вдохновения. Только дурак раскурлыкается во все горло — тут А. С. и набросит на него иронический силок.
Вот как это выглядит.
Дурак:
Я люблю в твое лицо глядеть досель,
Вот возьми попробуй эту карамель.
А. С. Крюков: “После употребления карамели можно винцо попить и потихоньку начинать вить веревки, затем играючи гнуть подковы, не нанося при этом телесных повреждений друг другу. Еще проще зевнуть
и вздремнуть лет эдак на тысячу...”
Другой дурак:
Я любовь твою поставил на болты
Да вдобавок их законтрагаил...
А. С. Крюков: “Можно прибегнуть к холодной или горячей сварке, ежели болты и шплинты не удержат любови”.
Ну и так далее. Дурак курлы-курлы, а умный кхе-кхе и ну-ну. А уж если вдруг попадется самка дурака
(и взвоет: “Он женщину, сгорая от любви, ухватит за лохматые подмышки”) — просто помолчит укоризненно: вежливый же; пошутить как надо бы — не позволяет Заратустра.
Это можно еще представить себе так: сутулый очкарик на берегу моря Пошлости во время прилива. От советской любовной лирики спасения нет. Сам Писарев утонул бы вторично.
А впрочем, поэзия ведь и должна быть глуповата, не правда ли? Он ей (повелительно): Грудь под поцелуи, как под рукомойник! Она ему (приветливо): Льни на лыжах! Льни — льняной!
В общем, это сборник ученых таких фельетонов: в первом разделе — что дураки пописывают; во втором — как они издают и комментируют классику. Второй раздел, конечно, лучше. Солидней. Тут и герундив наконец-то пригодился:
“Хорошо известное выражение Горация fuga temporum (буквально - бег времен), давшее название последней ахматовской книге, в примечаниях превратилось в fura temporium, что является полной бессмыслицей. Кроме того, авторы уверяют, будто выражение это находится в третьем томе сочинений Горация. Они, вероятно,
и не подозревают, что римский поэт, живший в I веке до нашей эры, никогда не выпускал собрания своих сочинений. У Ахматовой, как и у Пушкина, речь идет о знаменитой 30-й оде, известной под названием „Памятник“ из третьей книги од Горация”.
Браво, профессор! Так им и надо!
А вам, читатель, признаюсь: данная рецензия публикуется на правах коррупции. Просто захотелось послать старому товарищу — через всю жизнь и пол-России — привет".
И не удержусь, приведу великолепное творение, кое стало мне известно благодаря Крюкову и его "Пушкину...":
«Живу в обшарпанной квартире.
Ни денег нет, ни славы нет,
Зато, быть, может, в целом мире
Лишь я - единственный поэт».
Борис Куликов
Вот честно: под первыми двумя строчками могу подписаться, а хотелось бы - и под двумя остальными. И чтобы с чистой совестью.