Я девушка здравомыслящая. Немножко психованная, но здравомыслящая.
Есть в мире песочные реки? Не знаю, да и узнавать сейчас не хочется. Но песочная река ярко представилась мне, когда я начала читать историю Иосифа и прочих родоначальников колен израильских.
Впрочем, история начинается не с них и в частности поэтому моя река – река из песка: она гораздо теплее, весомее и медлительнее воды. Медлительный – именно таков рассказ Манна, особенно вначале, такой же завораживающий как искрящийся на солнце поток песчинок: можно рассмотреть, неторопливо, с возможностью вернуться к привлекшей «волне», счастливо утонуть в прекрасной этой реке, чудесном повествовании.
Кто еще не написал о колодцах, которых так много в книге? О колодцах как символах перерождения? А сама книга – разве не колодец? Разве не в колодезную глубь опустил нас дотошный немец? В глубь, из которой выныриваешь обновленным, перерожденным?
Да полно ли, нас ли – циничных, злоехидных перерождать книгой, написанной почти сто, хотя меньше чем сто, но в духе книги будет сказать – сто, так вот: написанной сто лет назад, рассказывающей историю, произошедшую примерно этак во втором тысячелетии до нашей эры? Что тут может быть о нас и для нас?
Оказывается, многое. Почти все. Нет, мы не живем в волосяных домах и не пасем скот отцов своих. Нет, надежда на благословение и рядом не стоит с надеждой на материальное наследство. Но произведение Манна вышло за рамки времени. Оно современно пока человечество не перешло на какой-нибудь иной уровень мышления и чувствования.
Оно оказалось удивительно созвучным тому, что происходит в мире сейчас. Начиная от ненависти братьев к отцовскому любимчику, который делает все, чтобы разжечь эту ненависть в огонь, который пожрет его самого; поведения отца, который показывает себя в этом деле далеко не лучшим образом; вине, порожденной поступками. Заканчивая политикой, ролью религии в жизни государства, поисками Бога.
Есть ли смысл пересказывать библейский сюжет об Иосифе Прекрасном и его братьях? Думаю нет, возможно, лучше повториться, рассказав о том, что история, рассказанная пером Манна, начинается задолго до рождения героя, чье имя вынесено в заглавие. Начинается с историй Авраама, Исаака, Исава и Иакова. С историй Ревекки, Рахили и Лии.
И только потом появляется Иосиф – стоит ли описывать его и его характер? Думаю, что тоже нет. Достаточно сказать, что ангельским он не был. Но это – одно из главного и в этом один из смыслов.
Все истории этой Истории, берущие за душу истории, не о праведниках, а об искателях. Плуты и обманщики оказываются благословенными. Благословенный избран (или обречен) идти особым путем - духовным, ему должны быть присущи «незнание покоя, пытливость, настороженность искателя, радение о боге, горькое, полное сомнений раздумье об истинном и праведном, о началах и концах, о собственном имени, о собственной сущности, о подлинной воле всевышнего».
Грех не мешает идти по этому пути, скорее наоборот.
«Ад существует для чистых; это закон нравственного мира. Ведь ад существует для грешников, а погрешить можно только против своей чистоты. Будучи скотом, нельзя совершить грех и получить хоть какое-то представленье об аде. Так уж устроено, и ад населен, несомненно, лишь самыми лучшими людьми, что, конечно, несправедливо, но что значит наша справедливость!»
Так и с благословенными: безгрешному скоту не пройти по пути благословения, нет у него в душе ни искры, ни беспокойства, ему хорошо там, где он есть.
Что же все-таки Иосиф? Ведь известно, что благословенным он на момент историй с ямой и колодцем, женой Потифара и возвышением в Египте, не был. Но разве только благословение отцовское дает возможности и ведет по жизни? Нет, благословен Иосиф от Бога, но если посмотрим – благословен на путь светский. Что он делает всю свою жизнь? Обобщает и направляет. Менеджер, т.е., простите, управитель, а в зрелом возрасте еще и «владелец идолопоклоннического прихода».
Так только ли об Иосифе рассказ?
Иосиф – яркий образец, описывая его жизнь Манн творит свою мифологию из древних историй вавилонян, шумеров, египтян, евреев и прочих ведомых и неведомых. Творит, сплетает, перетекает из одной истории в другую, из одного мифа в следующий. Показывает, как все связано в бытии, как нырнув в один колодец (я тоже не обошла их стороной) можно вынырнуть из другого.
Велик мифотворец Манн! Ведь пусть его История не самобытная, а на основе, точнее – на основах, на множестве основ, он в итоге сотворил прекрасное полотно, переливающееся, играющее красками, с множеством мотивов и переходов, связанных в одно чудесное целое. (Нет, я не говорю, что туда ничего нельзя прибавить и нельзя ничего убавить, я знаю, что слишком мало для этого знаю).
Эти множественные основы приводят иной раз почти в отчаяние, когда мучительно думаешь: откуда мотив, во что он выливается, где находится его исток? Почти до слез: не знаю, не угадываю. Тут остается только вздохнуть поглубже и смириться с тем, что всего до «Иосифа…» не прочитаешь: забудется, отложится, не дойдет никогда. И только поблагодаришь Манна за то, что он дал узнать всю многообразную похожесть человеческих историй.
Плуты и грешники в человеческой истории. Слабые и великие. Не нравятся порой? А то ж! Иаков – частенько. Рахиль – пореже. Иосиф – о, вот золотой мальчик, самодовольный, ослепленный ощущением собственной значимости, наступающий на одни и те же грабли. Но я уже писала, что жизнь Иосифа – воплощение истории цикличностей, повторений, взлетов и падений, в конце концов, истории роста и обретения мудрости и… чувства юмора.
Да-да. Юмора. Бог у Манна – веселый чувак и он мне даже, пожалуй, немного нравится в таком качестве. Ну, сложно мне не порадоваться такому божественному пассажу, в котором смешались юмор и ирония:
«бог поцеловал кончики своих пальцев и, к тайной досаде ангелов, воскликнул: «Просто невероятно, до чего основательно эта персть земная меня познает! Кажется, я начинаю делать себе имя с ее помощью? Право, помажу ее!»».
С одной стороны – все божественные многоходовки – слезы и горе для многих. Ну, вот братья Иосифа: они должны были бросить его в яму, но им от этого что, было легче? Они несли свой грех больше 20 лет, страдая, мучаясь, живя под подозрением отца. Или жена Потифара: она так же должна была обвинить Иосифа, чтобы у того начался новый цикл перерождения. Каково было ей?
Нет, боженька с юмором, но таки старик недобрый, пристрастный, со своими любимчиками. Но так и мы по образу и подобию: «человек был порождением любопытства Бога к Себе Самому», так что в итоге «именно создание, всех более, если угодно, походившее на создателя, принесло с собой зло». В общем, яблоко от яблони, как говорится.
Но с другой стороны, если бы люди не страдали, не ошибались, не грешили и не росли над собой, чтобы было? Тогда можно было бы и яблоко первой паре не подсовывать – жили бы себе и дальше два бездумных существа в райских кущах и горя не знали, вообще ничего бы не знали. И божественного чувства юмора тоже. Правда, в книге лучше всего понимает этот юмор сам Иосиф:
«Да и вообще вся эта история, Май, уже записана в книге бога, и мы вместе будем читать ее со смехом и со слезами».
И главное не то, что «и со слезами», а то, что вообще есть смех и то, что он - на первом месте.
Удивитесь, если я скажу, что в «Иосифе...» еще и о зарождении монотеистической религии (тут, кстати или некстати, Манн «подселил» в историю Эхнатона, чем здорово меня запутал)? И обоснование существования единого бога тоже замечательное: возвышающее, возвеличивающее человека:
«Ведь праотцу вольно было сказать себе: «Чего еще требовать от меня, а во мне — от человека! Довольно того, что я буду служить какому-нибудь эленку, идолу или божку, это не имеет значения». Так ему было бы удобнее. А он сказал: «Я, Аврам, а во мне человек, вправе служить исключительно Всевышнему».».
И мне нравится, что человек в этом союзе, хоть и не называется равнозначным партнером бога, но близок к этому, в союзе с богом «совершенствуются и освящаются друг в друге» оба.
Читать Иосифа нужно не единожды: и за два прочтения не охватишь всего. В первый раз чувствуешь только, что есть смыслы, которые ускользают от внимания, прячутся за тем, что ближе восприятию, тем, что волнует, радует, возмущает, или просто теряешься в красивом, но сложном тексте, так что потом приходится возвращаться.
Мне еще очень многое хочется сказать и послушать об «Иосифе и его братьях», например, о разных именах одних и тех же людей и значении этой множественности имен, или о взаимосвязи всего в мире, как она описана в книге, но я буду удивлена уже тем, что кто-то дочитал до этого места. Спасибо вам, отважные и терпеливые!
На этом и закончу.
Впрочем, история начинается не с них и в частности поэтому моя река – река из песка: она гораздо теплее, весомее и медлительнее воды. Медлительный – именно таков рассказ Манна, особенно вначале, такой же завораживающий как искрящийся на солнце поток песчинок: можно рассмотреть, неторопливо, с возможностью вернуться к привлекшей «волне», счастливо утонуть в прекрасной этой реке, чудесном повествовании.
Кто еще не написал о колодцах, которых так много в книге? О колодцах как символах перерождения? А сама книга – разве не колодец? Разве не в колодезную глубь опустил нас дотошный немец? В глубь, из которой выныриваешь обновленным, перерожденным?
Да полно ли, нас ли – циничных, злоехидных перерождать книгой, написанной почти сто, хотя меньше чем сто, но в духе книги будет сказать – сто, так вот: написанной сто лет назад, рассказывающей историю, произошедшую примерно этак во втором тысячелетии до нашей эры? Что тут может быть о нас и для нас?
Оказывается, многое. Почти все. Нет, мы не живем в волосяных домах и не пасем скот отцов своих. Нет, надежда на благословение и рядом не стоит с надеждой на материальное наследство. Но произведение Манна вышло за рамки времени. Оно современно пока человечество не перешло на какой-нибудь иной уровень мышления и чувствования.
Оно оказалось удивительно созвучным тому, что происходит в мире сейчас. Начиная от ненависти братьев к отцовскому любимчику, который делает все, чтобы разжечь эту ненависть в огонь, который пожрет его самого; поведения отца, который показывает себя в этом деле далеко не лучшим образом; вине, порожденной поступками. Заканчивая политикой, ролью религии в жизни государства, поисками Бога.
Есть ли смысл пересказывать библейский сюжет об Иосифе Прекрасном и его братьях? Думаю нет, возможно, лучше повториться, рассказав о том, что история, рассказанная пером Манна, начинается задолго до рождения героя, чье имя вынесено в заглавие. Начинается с историй Авраама, Исаака, Исава и Иакова. С историй Ревекки, Рахили и Лии.
И только потом появляется Иосиф – стоит ли описывать его и его характер? Думаю, что тоже нет. Достаточно сказать, что ангельским он не был. Но это – одно из главного и в этом один из смыслов.
Все истории этой Истории, берущие за душу истории, не о праведниках, а об искателях. Плуты и обманщики оказываются благословенными. Благословенный избран (или обречен) идти особым путем - духовным, ему должны быть присущи «незнание покоя, пытливость, настороженность искателя, радение о боге, горькое, полное сомнений раздумье об истинном и праведном, о началах и концах, о собственном имени, о собственной сущности, о подлинной воле всевышнего».
Грех не мешает идти по этому пути, скорее наоборот.
«Ад существует для чистых; это закон нравственного мира. Ведь ад существует для грешников, а погрешить можно только против своей чистоты. Будучи скотом, нельзя совершить грех и получить хоть какое-то представленье об аде. Так уж устроено, и ад населен, несомненно, лишь самыми лучшими людьми, что, конечно, несправедливо, но что значит наша справедливость!»
Так и с благословенными: безгрешному скоту не пройти по пути благословения, нет у него в душе ни искры, ни беспокойства, ему хорошо там, где он есть.
Что же все-таки Иосиф? Ведь известно, что благословенным он на момент историй с ямой и колодцем, женой Потифара и возвышением в Египте, не был. Но разве только благословение отцовское дает возможности и ведет по жизни? Нет, благословен Иосиф от Бога, но если посмотрим – благословен на путь светский. Что он делает всю свою жизнь? Обобщает и направляет. Менеджер, т.е., простите, управитель, а в зрелом возрасте еще и «владелец идолопоклоннического прихода».
Так только ли об Иосифе рассказ?
Иосиф – яркий образец, описывая его жизнь Манн творит свою мифологию из древних историй вавилонян, шумеров, египтян, евреев и прочих ведомых и неведомых. Творит, сплетает, перетекает из одной истории в другую, из одного мифа в следующий. Показывает, как все связано в бытии, как нырнув в один колодец (я тоже не обошла их стороной) можно вынырнуть из другого.
Велик мифотворец Манн! Ведь пусть его История не самобытная, а на основе, точнее – на основах, на множестве основ, он в итоге сотворил прекрасное полотно, переливающееся, играющее красками, с множеством мотивов и переходов, связанных в одно чудесное целое. (Нет, я не говорю, что туда ничего нельзя прибавить и нельзя ничего убавить, я знаю, что слишком мало для этого знаю).
Эти множественные основы приводят иной раз почти в отчаяние, когда мучительно думаешь: откуда мотив, во что он выливается, где находится его исток? Почти до слез: не знаю, не угадываю. Тут остается только вздохнуть поглубже и смириться с тем, что всего до «Иосифа…» не прочитаешь: забудется, отложится, не дойдет никогда. И только поблагодаришь Манна за то, что он дал узнать всю многообразную похожесть человеческих историй.
Плуты и грешники в человеческой истории. Слабые и великие. Не нравятся порой? А то ж! Иаков – частенько. Рахиль – пореже. Иосиф – о, вот золотой мальчик, самодовольный, ослепленный ощущением собственной значимости, наступающий на одни и те же грабли. Но я уже писала, что жизнь Иосифа – воплощение истории цикличностей, повторений, взлетов и падений, в конце концов, истории роста и обретения мудрости и… чувства юмора.
Да-да. Юмора. Бог у Манна – веселый чувак и он мне даже, пожалуй, немного нравится в таком качестве. Ну, сложно мне не порадоваться такому божественному пассажу, в котором смешались юмор и ирония:
«бог поцеловал кончики своих пальцев и, к тайной досаде ангелов, воскликнул: «Просто невероятно, до чего основательно эта персть земная меня познает! Кажется, я начинаю делать себе имя с ее помощью? Право, помажу ее!»».
С одной стороны – все божественные многоходовки – слезы и горе для многих. Ну, вот братья Иосифа: они должны были бросить его в яму, но им от этого что, было легче? Они несли свой грех больше 20 лет, страдая, мучаясь, живя под подозрением отца. Или жена Потифара: она так же должна была обвинить Иосифа, чтобы у того начался новый цикл перерождения. Каково было ей?
Нет, боженька с юмором, но таки старик недобрый, пристрастный, со своими любимчиками. Но так и мы по образу и подобию: «человек был порождением любопытства Бога к Себе Самому», так что в итоге «именно создание, всех более, если угодно, походившее на создателя, принесло с собой зло». В общем, яблоко от яблони, как говорится.
Но с другой стороны, если бы люди не страдали, не ошибались, не грешили и не росли над собой, чтобы было? Тогда можно было бы и яблоко первой паре не подсовывать – жили бы себе и дальше два бездумных существа в райских кущах и горя не знали, вообще ничего бы не знали. И божественного чувства юмора тоже. Правда, в книге лучше всего понимает этот юмор сам Иосиф:
«Да и вообще вся эта история, Май, уже записана в книге бога, и мы вместе будем читать ее со смехом и со слезами».
И главное не то, что «и со слезами», а то, что вообще есть смех и то, что он - на первом месте.
Удивитесь, если я скажу, что в «Иосифе...» еще и о зарождении монотеистической религии (тут, кстати или некстати, Манн «подселил» в историю Эхнатона, чем здорово меня запутал)? И обоснование существования единого бога тоже замечательное: возвышающее, возвеличивающее человека:
«Ведь праотцу вольно было сказать себе: «Чего еще требовать от меня, а во мне — от человека! Довольно того, что я буду служить какому-нибудь эленку, идолу или божку, это не имеет значения». Так ему было бы удобнее. А он сказал: «Я, Аврам, а во мне человек, вправе служить исключительно Всевышнему».».
И мне нравится, что человек в этом союзе, хоть и не называется равнозначным партнером бога, но близок к этому, в союзе с богом «совершенствуются и освящаются друг в друге» оба.
Читать Иосифа нужно не единожды: и за два прочтения не охватишь всего. В первый раз чувствуешь только, что есть смыслы, которые ускользают от внимания, прячутся за тем, что ближе восприятию, тем, что волнует, радует, возмущает, или просто теряешься в красивом, но сложном тексте, так что потом приходится возвращаться.
Мне еще очень многое хочется сказать и послушать об «Иосифе и его братьях», например, о разных именах одних и тех же людей и значении этой множественности имен, или о взаимосвязи всего в мире, как она описана в книге, но я буду удивлена уже тем, что кто-то дочитал до этого места. Спасибо вам, отважные и терпеливые!
На этом и закончу.
Экий гордец.))
Anais-Anais, и правильно!