Я вся такая странная, вся такая нелепая, мне все кажется, что я монстр с игрушечной головой, монстр из кусочков - и в каждом кусочке память. Теряю, теряюсь, рассыпаюсь, не могу собрать себя, забываю, что нужно собрать. Поднимите мне веки. Соберите мне руки.
Вкус к жизни, внимание - все, все растерялось, смотрю куда-то и не понимаю, что вижу. Вижу ли что-то? Растрепанное пятно, из пятна выходит богиня. Два молодых человека в метро держат друг друга за руки. За ноги. Держат друг друга губами. Они боятся расстаться. А я - распалась.
Держусь на чужом сильном голосе - он тянется, тянется, словно нитка, между ушей, и я болтаюсь на нем, как простыня, которую повесили на просушку.
Повесили - на растряску.
Сыплются, сыплются - вкус, влюбленность, доверие, завтрашний день песком из-под ног...
Я чужая. Я странная. Ни-ка-ка-я.

Поймала себя в ловушку из острых взглядов и безразличных кивков, поймала в сети собственной интонации, собственной убежденности: если дано, то нельзя менять. Обида прячется где-то внутри, под языком, под сердцем, даже, может быть, под ногтями, не выходит рыданиями: теряю память, теряю разум, а обиду не могу потерять, и интонации те же: кивки, взгляды, до-ве-ри-е, я ничего не могу - нельзя менять. И даже упрекнуть некого.

Чужой голос ширится, переполняет, выносит меня из меня - из-меня-ет; кажется - я влюбилась. Кажется. Кажется. Кажется. И в игрушечной голове звенит.